2

В один из воскресных дней начала июля на площади рядом с пристанью была ярмарка. В ларьках торговали всякими товарами и снедью, толпилось много народа, играл духовой оркестр, выступали приехавшие из Нижнего артисты. Тогда я и познакомился с Катей Кузнецовой. Она была молодой, миловидной, несколько склонной к полноте девушкой, и, недавно приехав в Бармино, работала акушеркой в местной больнице. С группой других сельских интеллигентов мы бродили по ярмарке, катались на лодке, гуляли среди кустарника и цветущих трав на том берегу Волги. Потом я провожал ее до больницы, сидели на крыльце, и между нами установилось то взаимное понимание и симпатия, которые обычно устанавливаются в таких случаях.

На следующий день мы опять встретились и потом стали встречаться каждый день. Однажды я купил бутылку наливки, мы распили ее в ее маленькой комнатке при больнице, захмелели. Она упала на кушетку, раскинула руки, закрыла глаза, говоря шепотом: "Не надо, не надо, пожалей меня". И я пожалел, может быть потому, что не смог. Сказалось долгое воздержание и отсутствие опыта. На следующий день она пришла ко мне, сидела у меня на коленях, и у нас произошла первая физическая близость. "Вот я и стала такая",- сказала она, хотя "такой" она стала, конечно, раньше. Санитар истопил баню, и мы помылись с нею вдвоем. И потом начались эти сумбурные, счастливые дни и ночи. Мы совсем не стыдились людей. Ночевали всегда вместе; иногда приходила она ко мне, но чаще я ночевал у нее в больнице.

Лето 1925 года, пожалуй, было самой счастливой порой моей жизни. После лет нужды и голодного существования жизнь одарила меня радостью и удовлетворением. Благодаря новой экономической политике страна быстро восстанавливалась и богатела. Всего было вдоволь. Моя зарплата была 60 рублей. 30 рублей мне платила за ветеринарный осмотр и клеймение туш артель старообрядцев, поставлявшая телятину проходящим пароходам, какие-то деньги шли ко мне и по линии госстраха за акты вскрытия павших животных. Были и частные приношения, которыми обычно пользовался фельдшер.

Обедали мы с Катей в ресторане на пристани и каждый раз пробовали новые наливки или настойки. Работой я не был обременен и не помню каких-либо огорчений или трудностей по службе. Запомнилась поездка на протовосибироязвенные прививки. Деревня, где была вспышка сибирской язвы, находилась в верстах пятнадцати вверх по Волге. За мной приехал крестьянин на лодке, и мы долго плыли против течения. Приехали к вечеру. На утро начали приводить коров и лошадей. Работа не ладилась, иглы для шприца ломались, и я с трудом закончил прививки к вечеру.

Помню поездку в Лысково, где уездный врач Свентицкий справлял свой пятидесятилетний юбилей и двадцатипятилетие ветврачебной деятельности. Ездили мы туда с Катей. Попойка была грандиозная и продолжалась два дня. Собралось все уездное начальство. Один раз по делам службы я ездил пароходом в Нижний Новгород. В то время там проходила большая ярмарка. В павильонах было обилие всевозможных товаров. Бородатые персы в белых чалмах торговали восточными сладостями.

Но всему хорошему и плохому приходит конец. Пришел конец и моей счастливой барминской жизни. В конце сентября я получил повестку прибыть в Москву для прохождения действительной военной службы. До этого времени я пользовался отсрочкой. Пришлось быстро собираться. Не обошлось без неприятностей. Когда я пришел в артель к нэпманам, поставляющим телятину на пароходы, за деньгами, заработанными мной в последний месяц, узнав, что я уезжаю, они сказали: "Чего захотел? А кукиш не хочешь?". "Сволочи, вы!", - крикнул я им и ушел, хлопнув дверью.

3

В ненастный осенний вечер я покинул Бармино. Катя провожала меня до Нижнего Новгорода. Ехали мы пароходом в двухместной каюте второго класса. За иллюминаторами плескались волны, шел дождь, и на душе было сумрачно и тоскливо. Последние ласки, последние объятия, и вот уже нижегородская пристань, перрон вокзала. Прощальный поцелуй. Слезы. Тронулся поезд, и осталась она, моя милая Катя на перроне, махая мне вслед белым платком, мокрым от слез. Мне и самому хотелось плакать. Мог ли я думать тогда, что больше не увижу ее никогда?