Я не знал, где семья, вернулась ли она из Юргинского лагеря вместе с пехотным училищем, и с большим душевным волнением подходил к нашему дому. Окна не светятся, закрыта дверь квартиры, в которую я долго и тщетно стучу, никто не открывает. Значит надо ехать в Юргу. Опять вокзал, ожидание поезда, бессонная ночь в полутемном переполненном вагоне. 21-го августа - знаменательный, незабываемо счастливый день. Ранним утром приехал в Юргу. До лагеря двенадцать километров. Попутных машин нет, с дорожным мешком за плечами пешком направляюсь в лагерь. Низкие тучи несутся над головой, накрапывает дождь. На душе и радостно, и тревожно. Что меня ждет? Огромное, невообразимое счастье, а может быть тяжелый роковой удар судьбы, ведь я так давно не получал от жены писем. Ну вот и лагерь, широкая излучина реки Томь с высоким скалистым берегом на другой стороне и березовой рощей, в которой разбросаны домики. Стучу в один из них, там никого нет, стучу в другой, спрашиваю: "Где живет Ольга Буевич?", и сама Ольга - моя мечта, божество, любимая моя открывает дверь. Она только что проснулась, такая свежая, милая, желанная в наспех накинутом халате. Здесь же и сын - высокий парень, почти юноша. После завтрака Ольга ушла на работу, а мы с сыном нагрели воду в землянке, служившей баней, и вымылись. И вот потекли, полетели счастливые дни. Может быть и не будет больше в жизни таких хороших, счастливых дней, которые подарило мне уходящее лето. Дни стояли ясные, теплые, согретые ласковым осенним солнцем. Кругом шелестели березы с кое-где начинающими желтеть и падать листьями. Под нашими окнами густо разрослась крапива, за ней тянулась пыльная дорога, а внизу широкой лентой лежала Томь, вздыхали волны, набегая на каменистый берег. Иногда, особенно по утрам, она была совершенно спокойна и в зеркале своем отражала небо, березы и сосны. Невдалеке были разбросаны домики, ходили и суетились люди, лагерь вел свою кропотливую работу, доживая последние дни. Мне не было до них дела, я ни с кем не встречался и жил сосредоточенной напряженной жизнью своего внутреннего счастья, заключенного в тесном мирке любимой семьи. Ах, как скоро пролетели эти восемь счастливых дней, которые подарила мне жизнь в это короткое сибирское лето как награду за четыре года скитаний по дорогам войны. 29-го августа мы покинули лагерь и в переполненном вагоне ночью приехали в Новосибирск. И еще три счастливых дня в городе, овеянные грустью близкого расставания.

3

Уехал я вечером 2-го сентября, в день, когда Япония капитулировала, и завершился последний акт исторической трагедии Второй Мировой войны. Хоть ехал я не на фронт, а в Москву за назначением, было почему-то очень грустно и не хотелось уезжать. В Москве я обосновался в Кузьминках, где при Ветеринарной Академии болталось в резерве человек двадцать ветеранов, ожидавших назначения или демобилизации. Явившись в Ветуправление, я узнал, что назначаюсь эпизоотологом Прибалтийского Военного Округа в Ригу. Это было хорошее назначение; но мне оно почему-то не понравилось, казалось, что и климат там плохой, и школ русских нет, и латыши враждебно относятся к русским. Поговорив с главным эпизоотологом Советской Армии Воронцовым, который хорошо ко мне относился, я узнал, что есть места эпизоотологов в других городах: Казани, Горьком, Ставрополе, Алма-Ате. Меня почему-то манил юг, и я попросился в Краснодар, где образовался Кубанский Военный Округ, куда меня и назначили. Как потом выяснилось, мне не следовало отказываться от Риги. Прибалтийский Округ был стабильным, а другие оказались временными и скоро были упразднены. 16-го сентября я покончил расчеты с Москвой. Было холодно, дождливо, я был в одной гимнастерке и порядочно продрог и промок. В Краснодар я приехал вечером 19 сентября. Идти было некуда, и я переночевал в вагоне. Следующий день был ясным, по-летнему теплым; но Краснодар меня встретил не ласково. Начальник Ветеринарного Отдела округа Китаев не выразил радости по поводу моего приезда, он на место эпизоотолога намечал другого работника, сказал, что будет запрашивать Москву. Жить было негде; город был основательно разрушен войной.