24

Я знал, что здесь в Гродно в саперном батальоне, строящем мост через Неман, работает мой брат Саша. Но какая досада - его нет, он заготавливает лес километрах в двадцати вниз по реке. Я хотел передать ему письмо и немного денег через командира батальона; но тот уговорил меня съездить к брату и даже дал бензина на дорогу. С трудом пробились мы по песчаной лесной дороге к глухой деревушке на берегу Немана, и я встретился с братом, которого не видел двенадцать лет с 1933 года. Неряшливый, грязный, в обмотках он подошел ко мне, и мы поцеловались. Черты лица его изменились, он возмужал, я не представлял его таким. Но все же это был он, мой родной брат, такой хороший, честный, прямодушный, упрямый, не умеющий жить. Мы закусили в убогой хате, заправили мою машину бензином и поехали обратно в Гродно. Саша работает механиком на положении красноармейца, ремонтирует трактора и дорожные машины, мечтает продолжить учебу. Война не дала ему возможность окончить автодорожный институт в Харькове. В Гродно остановились у него на квартире в грязном домишке на берегу Немана. Ходили в кино. Сидели в садике, ожидая сеанса, говорили по душам о прожитой жизни, о погибших братьях, о живых сестрах, о прошлом и будущем. Посмотрели кинокартину "Поединок". Уже ночью по каким-то разрушенным трущобам вернулись на квартиру, закусили и легли спать. Утром опять ненастье, дождь барабанит по окнам. Позавтракали, и я уехал, попрощавшись с братом на берегу Немана. Он остался стоять, сутулый, немного жалкий, хороший мой. Когда же мы увидимся опять? Сейчас мне почему-то жалко, что я даже не поцеловался с ним на прощанье. Ведь я его люблю больше чем Петьку, больше чем сестер. Мы с ним близки не только по крови, но и по душе, по характеру. Так хотелось тогда, чтобы он увидел хоть немного счастья в своей жизни, которого еще не видел.

25

Я направлялся в Белосток. Ехать по лесным дорогам было небезопасно из-за остатков Армии Краевой, борющихся за независимость буржуазной Польши, но мне везло. На сутки заехал в кондепо, где к этому времени с сапом было покончено, и лошадей готовили к перегону в Советский Союз. Оттуда по трассе, осматривая встречавшиеся мне гурты, я вернулся в Дзядлово. Побеседовав с начальником перегона скота полковником Максимовым и оставив свой акт с предложениями по устранению недостатков, я уехал в Бромберг, куда переехало их Штетина Управление тыла. Около двух недель колесил я по дорогам Польши. Петухоаский разрешил мне отдохнуть сутки, и на следующий день я уже ехал во второе кондепо, откуда стали поступать сигналы о появлении сапа. Опять поездка в "Виллисе" с неизменным Савицким. Едва не потерпели катастрофу под Мариенверденом, когда машина вдруг потеряла управление, завертелась и каким-то чудом удержалась на шоссе. Осматривая лошадей в кондепо, я обнаружил одно явно сапное животное. Это окончательно испортило мне настроение. Зачем я стал эпизоотологом? Когда кончатся эти мои вечные скитания по тыловым дорогам, эта огромная ответственность? Почему мне достается больше, чем кому бы то ни было в Ветотделе? Хорошо Мушникову. Он никуда не выезжает, пишет ненужные бумаги, во время расскажет анекдот, у генерала в чести, его считают хорошим незаменимым работником. В середине июля, после продолжительного ненастья установилась хорошая, ясная погода. В Бромберге у меня уютная комната и хозяйка полька, которая относится ко мне с симпатией и заботится обо мне. Петуховский летал в Москву. Вернувшись с женой и сыном, он решил всей семьей отдохнуть во фронтовом ветлазарете. Подвез меня до него, откуда я отправился в надоевшее мне кондепо, где, к моему счастью, сап ограничился несколькими случаями. Вернувшись из кондепо 17 июля, я узнал неожиданную и очень радостную для меня новость: пришли новые штаты Ветотдела, и в них должности эпизоотолога нет. Это было странно и неожиданно. Работы у меня было больше всех: сап, ящур, чесотка, рожа свиней, и вдруг я оказался не нужен. Сначала я был огорошен и не знал радоваться мне или огорчаться, но вскоре решил, что это к лучшему. Появилась надежда, что я скоро увижу семью. Петуховский предложил мне место корпусного ветврача. Я отказался, сказав, что пошел бы к нему заместителем, так как слышал, что Налетов убывает в Москву. Он обещал походатайствовать об этом, но вряд ли это сделал; отношения наши были довольно прохладными. Но не это было обидно. Он не сделал на меня представления о присвоении мне звания полковника, которое мною было вполне заслуженно. Договорились, что меня откомандируют в Москву в распоряжение начальника Военно-Ветеринарного Управления. Наш 2-ой Белорусский фронт именовался теперь Северной Группой Войск, и штаб его перемещался в Силезию в город Лигниц.