когда мне не было и десяти лет, отец сеял, а я "лещил" - проводил босой ногой черту по границе падающих зерен, погонял лошадей в конном приводе при молотьбе. Но больше всего я любил "толоку" - вывоз навоза летом, когда в поле идешь рядом с навозной повозкой, управляя лошадью, а обратно, стоя на телеге, несешься вскачь, крутя концами вожжей над головой. Здесь же в Абрамовщине мы выполняли все сельскохозяйственные работы, самой тяжелой и вместе с тем самой приятной был сенокос.

Оставалось время и для игр. Играли мы в лапту, городки, крокет; но самой любимой игрой было катать каток, когда стоя друг против друга с кольями в руках надо было ударом кола остановить железный каток и бросить его в сторону противника, отвоевав какое-то пространство.

Несмотря на видимый достаток жили не богато и грязно. Пища была самая простая: картошка, молоко, картофельный суп, щи и каша. Мясную пищу ели редко. Одевались просто, все лето ходили босиком, от сырости и грязи на ногах появлялись цыпки, трескалась и воспалялась кожа. Спали на полу на какой-то ветоши, в лежанке было много клопов, которые немилосердно кусали нас по ночам, о чистке зубов и понятия не имели. И, несмотря на это, редко болели, а если кто и заболевал, выздоравливал сам. Я не помню, чтобы к больному вызывали врача, да их в деревне и не было.

Но кончалось лето, и мы с Володей с неохотой уезжали на учебу в город. Старший брат Иван больше не учился. Он должен был помогать отцу по хозяйству; но надо сказать, что хозяином он был не особенно рачительным и трудолюбивым.

6

Шла война, и где-то на западе за Двинском и Лепелем шли бои, и фронт протянулся от Балтийского моря до Черного. Витебск находился в глубоком фронтовом тылу; но дыхание войны чувствовалось и здесь. В городе было много военных, по улицам ходили команды солдат, пели песни, иногда скабрезные. Иногда проходил важный генерал в шинели стального цвета с красной подкладкой, и солдаты становились перед ним во фронт, отдавая честь. Подтянутые, вылощенные офицеры с золотыми погонами казались мне какой-то высшей недосягаемой расой. Однажды на Смоленской улице я видел, как офицер бил солдата по лицу перчатками за то, что тот не отдал ему честь. А еще я помню, что я гнал по тротуару какую-то ледяшку, пиная ее носком ботинка, и нечаянно толкнул одного из проходящих офицеров. С каким пренебрежением оттолкнул он меня и выругался: " Путается тут под ногами всякая мразь."! Вблизи вокзала в домах с красными фонарями над входом во всю работали бардаки.

Фронт застыл на одном месте, шла окопная, изнурительная война. Я покупал газеты, с интересом прочитывал выступления в Государственной Думе Родичева, Керенского и других кадетов, октябристов и эсеров, резко критиковавших царское правительство, министров, Распутина. В тылу и на фронте шла подспудная борьба, собирались какие-то большие неизвестные мне силы и назревали какие-то события, предвестники грядущих революционных перемен. Однако все это проходило мимо нас, и я не замечал классовой борьбы ни в городе, ни в деревне, и существующий строй казался таким прочным, непоколебимым.

Незадолго до окончания мною Городского училища произошла Февральская революция. Прошла она в Витебске почти бескровно, если не считать того, что разъяренная толпа сбросила с чердаков и каланчи на мостовую несколько жандармов и городовых, пытавшихся стрелять в народ. Нам мальчишкам было очень интересно наблюдать митинг на Соборной площади, толпы людей с красными флагами, и было какое-то приподнятое, радостное настроение, может быть, потому, что наступала весна, ярко светило солнце, и по улицам бежали веселые ручьи.

Но вот окончено училище, сдан последний экзамен, и на руках у меня аттестат, согласно которому я имею право занимать должность чиновника, и мне могут быть присвоены чины, согласно еще Петровскому указу о табелях и рангах. Надо сказать, что городские училища давали довольно солидные знания, но путь к дальнейшему образованию после их окончания