16

Вернувшись после зимних каникул в Москву, я сразу же поселился в студенческом общежитии института в большом мрачного вида доме на Каляевской улице. В комнате на втором этаже жило около десяти студентов третьего курса. Это были симпатичные ребята, я и теперь помню Маркова, Перова, Боголюбова, Стратановского.

За мной был большой долг - сдача экзаменов по анатомии , а это был один из основных предметов, и изучали его в течение первых двух курсов. В подвальном помещении института находилась анатомичка. В ней стояли скелеты, кости животных в ящиках, а в бочках и чанах в формалиновом растворе разные внутренности. Здесь же вскрывали трупы. Запах был тяжелый, работа грязная. Сначала мне было противно, даже тошно, а потом привык. Отдельные препараты для детального изучения брали в общежитие. Идешь по московским улицам с лошадиным черепом под мышкой, и удивленно смотрят на тебя прохожие.

Первым я сдавал зачет по пищеварительному аппарату и "срезался". Принимал его у меня проректор Смиренский. Это был очень строгий экзаменатор, уже пожилой человек с рыжей бородой. Студенты его ненавидели. Потом он был профессором анатомии в Витебском Ветеринарном институте. В дальнейшем все разделы анатомии я сдавал или профессору Климову, или ассистенту Власову, и осечки у меня никогда не было, да и вообще не было ни одного случая, чтобы я провалился на зачетах или экзаменах.

Ветинститут помещался в трехэтажном здании бывшей частной гимназии в Пименовском переулке в центре Москвы. Лекции читали известные ученые, профессора, среди которых были академик Скрябин, создатель науки гельминтологии, профессор Вышелесский, читавший курс эпизоотологии, профессор Балла, увлекавший нас патологической анатомией. Химию преподавал академик Каблуков, дряхлый старик, говоривший, что ветеринарам он читает лекции по пятницам и вторникам.

Учиться было можно; но как-то надо было жить, что-то есть, а средств не было, стипендию я не получал, поэтому приходилось много работать, зарабатывать на жизнь. Хорошо, что работа находилась, а посещение лекций было не обязательным. На первом году учебы я много работал на Виндавском (ныне Рижском) вокзале, разгружал каменный уголь, дрова и доски, складывал их в штабеля. Рано утром, на рассвете с каким-либо нуждающимся студентом направляешься на товарный двор, где десятник указывает, что надо сделать. Работа сдельная, отдыхать не приходится, и вот до вечера вкалываешь, не разгибая спины. Работа измеряется, и сразу получаешь деньги в канторе. К тому времени деньги уже ценились, наступил период НЭПа. Страна медленно оправлялась от голода и разрухи. Возвращаясь в общежитие, покупаешь булку и ешь ее по дороге. И какой же она казалась вкусной! Я никогда не ел таких вкусных булок.

День или два можно было ходить на занятия, слушать лекции, а потом опять идти на Виндавский вокзал. Были и другие работы: строили дом за Казанским вокзалом, очищали крыши от снега, пилили и кололи дрова. В конце зимы я много работал на строительстве Всероссийской сельскохозяйственной выставки. Ее строили в Нескучном саду на берегу реки Москвы, где ныне Парк культуры и отдыха им. Горького. Раньше на этом месте была свалка. Здесь я таскал доски и другой строительный материал, очищал территорию от мусора, заработал порядочно и все проиграл в карты. В общежитии довольно широко бала распространена картежная игра в "очко" или "двадцать одно". Больше играли студенты старших курсов. Решил попробовать счастья и я, и вот, в одну несчастную ночь просадил все заработанное на выставке. Было это в ночь на 1 апреля 1923 года.

Утро было хорошее, тихое. На рассвете я вышел с тяжелой головой погулять по Сущевской улице. Легкий заморозок затянул лужицы ледком, который звенел под ногами, а на душе было так тяжело и досадно, и я ругал себя, что так опростоволосился. Но потерянного не вернешь, и опять пришлось идти зарабатывать на хлеб.

В эту первую зиму своей московской жизни я немного подкармливался за счет иностранной помощи голодающим России.