В конце июля и начале августа мы всей семьей жили на даче с наездами в город. Митя здесь чувствовал себя хорошо, чего нельзя сказать о Тане, которую мучила аллергия. Но кончился ее отпуск, и она уехала. Между тем Оля успешно сдавала вступительные экзамены. Все предметы она сдала на отлично и была принята в Ветеринарную Академию, чему мы были, конечно, очень рады. 24 августа она приехала в Орел, а через три дня вечером проводив Ольгу, Митю и Олю, я остался один. В этом году в нашем саду уродилось много яблок, особенно антоновки, пришлось с ними много возиться, и я уже не знал, что с ними делать: сушил, пока позволяла погода, на крыше, а потом в духовке, выгонял сок, готовил компот и пюре, варил варенье, раздавал соседям и знакомым, послал около пятнадцати посылок в Москву и другие места. Однако, много яблок портилось, гнило и выбрасывалось в компостную яму или мусорный ящик. Хранить их было негде; ведер десять я занес в подвал соседей Ефремовых; но и там они гнили и поедались мышами. Тане неожиданно дали путевку в Джермук, и она вечером 10 сентября улетела самолетом в Армению. Во второй половине сентября стояла холодная погода, и я порядочно мерз в своей квартире. В конце месяца уехал в Москву. День моего отъезда был серый, пасмурный, несмотря на сентябрь, поля уже были покрыты снегом. В Москве я пробыл четыре дня. Митя ходит в 1-й класс. Бабушка его провожает и встречает. Относится он к учебе серьезно, но в школу ходит неохотно, к коллективу не привык, и необычная обстановка его тяготит. Здесь же и Галя, которая приехала из Никеля в командировку. Олю я не видел, она работала в колхозе на уборке картофеля. Дни пролетели быстро и незаметно. В памяти остались автобусная экскурсия по Москве и посещение Третьяковской галереи. Утром 2-го октября попрощавшись с женой и внуком я уехал на вокзал и вечером был дома в своей одинокой и холодной квартире. Всего два дня я не дождался Тани, она прилетела из Джермука вечером 4-го октября. Я часто ездил в сад, закончил обычные осенние работы, закладывал кирпичный фундамент под дачным домиком, возился с яблоками. На один день приезжала Галя, взяла кое-какие олины вещи. Потом приехала Ольга, пробыла четыре дня, постирала белье, убрала квартиру и опять уехала в Москву.

9

Было еще темно, когда рано утром 7 ноября я уехал на вокзал, а оттуда сразу же в Москву. Семь дней, проведенных в столице, событиями не были богаты. Стояла дождливая довольно теплая погода. Сытая беззаботная жизнь была не по мне. Я ежедневно ходил в универсам за продуктами, раза два ездил в центр, купил себе костюм. Два обстоятельства, так сказать, психологического характера вызывали грустные размышления и оставили в душе неприятный осадок. Первое - это мысли о судьбе дочери. Она рассказала мне о неком Володе, с которым познакомилась в Джермуке. Он работал в Эстонии в железнодорожном депо города Валга. Женат. Они полюбили друг друга и потом встречались в Москве. Он говорил, что намерен развестись с женой и жениться на Тане. Конечно, она еще молодая женщина и имеет право на личную жизнь, на какое-то счастье. Но есть ли в жизни это счастье? Не мечта ли это обманчивая и неосуществимая, как синяя птица в пьесе Метерлинка? Да и может ли она быть счастливой с ее болезненностью, ранимой психикой, неприспособленностью к жизни, доверчивостью к людям? А среди людей так много жулья, обманщиков и эгоистов. Одно у нее только счастье, один "любовник" - это Митенька, без которого она жить не может. Другое обстоятельство, которое мне было очень неприятно, - это отношения между матерью и дочерью. Обе они жаловались мне друг на друга, изливали свое взаимное недовольство. Могло показаться, что они - враги, что они мешают друг другу жить. Как же это могло случиться, что такая взаимная привязанность и любовь - такая беспредельная материнская любовь и опека и такое дочернее послушание и почитание переросли во вражду? Кто виноват в этом? Видимо, обе, а может быть никто. Виновато несовершенство человеческой психики, чрезмерная возбудимость условных рефлексов головного мозга. Матери с ее деспотизмом, привычкой повелевать, нервозностью кажутся нетерпимыми возражения дочери, и она не может примириться с ними и понять, что дочь уже не девочка, а взрослый человек и имеет право на свое мышление и личную жизнь. А дочь со своей раздражительностью, потрепанными нервами и несдержанностью не может простить матери ее несправедливых попреков, обид и деспотизма и отнестись к ним спокойно, памятуя, что, как бы мать не обидела, все равно она остается перед матерью в неоплатном долгу. Иногда ссоры возникают из-за какой-либо чепухи, как будто нужна разрядка плохого настроения. Часто причиной ссор является Митя, в котором они обе души не чают и которого избаловали своей любовью и чрезмерной лаской. Так в день моего отъезда утром, когда мать возилась на кухне, а дочь одевала Митю, чтобы отвести его в школу, кажется, из-за того, как одеть Митю вспыхнула ссора. Посыпались взаимные упреки. Таня заплакала, накричала на Митю, и мальчик, который весело щебетал до этого, сразу умолк и сделался грустным. Вот и он будет таким же неврастеником, как мать и бабушка. Где же тут разум, доброта, справедливость? Хочется думать, что все это временно, несерьезно, и непродолжительная разлука дочери с матерью вернет им былую привязанность и любовь. Очень не нравится мне, как воспитывают Митю. Постоянная опека, оберегание от окружающей среды сделали его хрупким, изнеженным и нервным. Недаром он так часто болеет. Мать постоянно возится с ним, ласкает, лелеет, как какой-то экзотический цветок, будто его не надо готовить к будущей жизни, перед суровыми требованиями которой он может остаться беззащитным. В царское время так воспитывали Обломовых - лентяев и лежебок, а в советское время - эгоистов и тунеядцев, не знающих цены труда и хлеба.